Роберт Ледерер с раздражением обмахнулся газетой и швырнул ее в сторону. Сжав кулаки, он прошел к красному креслу.

— Черт побери, комиссар! Как мы можем что-нибудь сделать, когда кто-то выдает такие пенки!

— Вы были обязаны взять этот дом под наблюдение, — отозвался рослый мужчина в черном.

— Но мы не знали, что там находится. Они работали в этом доме всего две недели.

— А кто-то знал, что там делается.

— Послушайте, это может быть вызвано внутренними волнениями.

— Ерунда, меня не обманешь! Это проклятая война гангстеров, как называют ее газеты. С дьявольским Синдикатом что-то происходит, а что — мы не знаем. У них накопилось столько трупов, что скоро и хоронить будет негде. А мы заслужили презрение всей общественности от Калифорнии до Вашингтона. — Он взглянул на капитана Лонга и двух инспекторов, стоявших рядом с ним. — Скольких вы арестовали?

— Навалом, но никто из арестованных не имеет никакого отношения к этому делу, — ответил один из инспекторов.

— Полагаю, никто ничего не знает?

— Точно, комиссар.

— Информаторов вы больше не используете?

— Они знают не больше нашего.

— И ни у кого никаких идей. Великолепно! Просто чудесно!

— Кое-что мы узнали, — резко выпалил Билл Лонг. — Маловато, но все же...

— Что? — в голосе комиссара послышалось любопытство. Ему надоело вместо ответов получать извинения и объяснения.

— Труп, обнаруженный в Проспект-парке, частично похож на пару других, найденных давно. Мы послали Петерсона в Чикаго и он узнал там о некоем Виго, который был обычно неравнодушен к человеческим внутренностям. Вот уже шесть лет, как он куда-то исчез.

— Прекрасно, — съязвил комиссар. — Теперь можно спать спокойно. Великое открытие! Искать парня, которого шесть лет никто не видел. Газетам бы такое очень понравилось.

Билл Лонг и сам ухмыльнулся. Сказанное им прозвучало глупо, но все же он добавил:

— По крайней мере, мы сможем опознать убийцу, когда он попадет к нам в руки.

— Каким образом?

— Он срезал свой собственный пупок, когда был еще ребенком.

Для комиссара этого было достаточно. Он швырнул окурок в полупустую чашку кофе и вышел из комнаты. Оба инспектора не знали, что и сказать. Ледерер повернулся к Лонгу и резко спросил:

— Где вы взяли эту сумасшедшую идею?

— У вашего любимчика.

Ледерер не понял, и капитан пояснил:

— У Джила Берка.

— Ясно. Так что вы теперь думаете?

— Пока это единственная надежная дорожка. Все остальное до сих пор себя не оправдывало.

— Мистер Ледерер! — обратился к помощнику прокурора один из инспекторов.

— Да?

— Какую помощь получает ваш Департамент из других городов?

— Всяческую.

— И до сих пор ничего ценного?

— Все окапываются. Многие главари банд растерялись. Верхушка окружает себя телохранителями. Некоторые исчезли из поля зрения. Известно, что состоялось совещание правления, но где и когда, мы не узнали.

— Итак, кроме срезанного пупка, мы ничего не знаем, — констатировал инспектор.

— Будем надеяться на пупок. Совещание окончено, джентльмены.

Трое полицейских попрощались и вышли в коридор. Внизу у лифта они раскланялись с комиссаром, который смеялся какой-то шутке, сказанной Ричардом Кейсом, вышли и сели в машину. Слов, сказанных Кейсом, они не расслышали, но его интонация им не понравилась. Конечно, Ричард был бедным парнем, без денег и связей, и всегда старался угодить людям, которые могли оказаться полезными, но в его поведении было что-то непристойное. Однако, заметить это мог лишь опытный полицейский.

— Этот Кейс неприятен, — заметил Лонг, захлопывая дверцу машины.

— Не нападай на него, — возразил высокий инспектор. — Он знает лишь одно: надо добиться прибавки к жалованию.

— Все равно, я его недолюбливаю и за это, — нахмурился Лонг.

Марк Шелби очутился здесь, используя свои знания, тонкую деловую проницательность, но ведомый примитивным инстинктом и предчувствием, которые доминировали над всем остальным. Когда он шел к Хельге, то всегда выбирал путаные маршруты, чтобы убедиться, что за ним никто не следит, и в случае чего изменить путь, благо выбор у него был.

В организации была своя система внутренней слежки. Он помнил, что случилось с Вико Петрочини, и не желал испытывать судьбу. Будучи столь близок к Папе Менесу, он не хотел подвергать себя или структуру империи опасности из-за каких-то особенностей своей жизни, тем более, устанавливая относительно постоянную связь с Хельгой. Правила были достаточно просты. Замереть, если нужно, и смыться.

Хельга была тем огнем, к которому он не мог не тянуться. Это полыхающее пламя коснулось его год назад и разогревало все больше. В жене, которую он содержал дома в комфорте, окруженной дорогостоящей роскошью, вообще не было никакого горения, только мелодичный голос, исходящий из пухлых губ на вялом, невыразительном лице над еще более вялым и невыразительным телом.

Хельга была его мечтой, его прекрасной живой мечтой. И плевать на правила хорошего тона. Она была ему просто необходима, и он не мог не встречаться с ней. Никто не знал, что он покинул контору, никто не знал, куда он пошел. В полуподвале он надел плащ с подкладкой, старую шляпу и взял зонт. Даже хорошо, что идет дождь — зонт будет прикрывать лицо. Никто не мог принять его в таком наряде за управляющего конторой, занимающей весь верхний этаж здания. Четыре квартала он проехал на автобусе, специально сев на заднее сидение, чтобы видеть улицу позади. Он вышел на углу, где находился овощной магазин его двоюродного брата Гидо. Войдя в магазин, он еще раз переоделся и вышел через черный ход в переулок, ведущий к соседнему кварталу. Пройдя немного на восток, он остановил такси и сел в него.

Теперь Шелби был доволен и чувствовал себя в безопасности. Он не обратил особого внимания на старика с бумажной сумкой, который топтался среди мусорных баков в конце прохода. Он так и не узнал, что старику потребовалось почти шесть месяцев терпеливого ожидания, тщательной слежки и точного расчета, чтобы добиться этого. Но ведь единственное, чем обладал старик, так это свободным временем и получаемым раз в месяц чеком, что помогал жить на его мизерную пенсию. Старику повезло, он запомнил три последних цифры номера такси, в которое уселся Марк Шелби. И сразу же сообщил об этом, кому следует.

— Это точно? — спросил француз.

Эрик Шмидт погладил усы и утвердительно кивнул.

— Никаких сомнений. Немцы перестали выпускать его в сороковом году, потому что на его изготовление уходило слишком много ручного труда. Все детали из спецсплавов, а они не могли пускать дефицитные материалы на спортивные штуковины. Теперь этот пистолет — мечта коллекционеров.

— А сколько их всего?

— По заводской статистике было выпущено триста штук. Не думаю, чтобы в Соединенных Штатах их оказалось больше шести. В прошлом году журнал оружейников поместил объявление, в котором за него предлагали три косых.

Они не получили ни одного предложения.

— А патроны?

— Только у Крокера. Если бы специалисты по баллистике не проверили мой магазин, я бы никогда не узнал об этом. Но я установил, что все это из спецсплавов. Для уверенности я даже сделал анализ. Полиции я сказал, что сам ничего не знаю, и не знаю, кто мог бы им помочь. Они обошли всех оружейников, и я молился, чтобы Крокер сумел провести их, а сам сразу рванул по этому следу.

— Подробнее, — попросил француз.

— Сейчас. — Он закурил сигарету, которая затряслась в его губах, когда он начал говорить, не выпуская ее изо рта. — У Крокера была пачка патронов еще с конца войны. Этот парень зашел к нему в магазин и купил шесть по доллару за штуку. Крокер пытался разговорить его, но тот лишь сказал, что пистолет у него с давних пор и, учитывая рост преступности, он решил запастись боеприпасами. Он запомнил покупателя — высокий парень с длинными волосами, в старом плаще и в очках. Крокер обратил внимание на то, что парень слишком молод, чтобы иметь оружие времен войны.